– Из нее, – кивнул путник.
– И как оно там?
– Дрянь.
– Не очень-то ты многословен, брат.
Путник окрысился:
– А ты бы пел соловьем, когда б на твоих глазах людей сжигали заживо?
Копейщики присвистнули.
– Что, правда сжигают? Слухи-то ходили, но не верилось…
– Правда. Прямо среди города, на площади.
– За что?
– За ересь.
– В Праматерей не верят?
– В приарха.
– То есть как?
– А вот так. Приарх взял власть, а его не все любят. Но кто скажет слово против – того на костер.
Старший солдат почесал бороду.
– Жестковато… Ладно бы кнутов или в темницу, но на костер!..
– Он трусит, – процедил путник, – потому зверствует. Боится, что вассалы восстанут.
– А чего же им восставать, коли власть приарха законная?
– Законная власть принадлежит Аланис Альмера! – вырвалось у бродяги.
– Вот те на! Она же померла вроде!..
Бродяга смешался, умолк. Ткнулся носом в кружку эля и долго не выныривал. Солдат потормошил его за плечо:
– Так что же, померла Аланис или нет? Ты прямо скажи! У нас говорят: убили ее. Неужто врут?
– Не врут, – кивнул, наконец, бродяга. – Нету Аланис.
– Ну вооот, – удовлетворенно потер брюхо вояка. – Ты нас не запутаешь, мы тут, брат, держимся в русле новостей. Лучше скажи: звать тебя как?
Путник снова замешкался, отчего-то поглядел по сторонам. Улыбнулся этак мягко, устало – вроде как человек, который лег отдохнуть после долгого труда.
– Джоакин Ив Ханна с Печального Холма.
– Что ж, приятно познакомиться, Джоакин Ив. А мы, значит, называемся…
Копейщики сообщили имена, и старший спросил:
– А Печальный Холм – это, брат, где? В какой части Альмеры?
– Не в Альмере. Здесь, в Пути. Знаете Холмогорское епископство?..
– Хо! Знаем, чего не знать! Стало быть, ты нам земляк?
– Вроде того.
– Потому и спрашивал, не тронули ли северяне Холмогорье?
– Потому.
Солдаты переглянулись меж собою. Старший снова спросил:
– А вот Ив Ханна – это тебя по матери и по бабке?
– Так и есть.
– Ты лорденыш?
– Сын рыцаря.
– А сам как – рыцарь, сквайр?
– Нет. Простой путник.
– Вассальную присягу давал?
– Нет.
– То есть, ты не лорд и не вассал, и не рыцарь, и не сквайр?
Путник раздраженно сверкнул глазами:
– Да что ты прикопался? Я же сказал: нет, простой парень! Коли тебе сквайра подавай, то иди ищи сквайра! Сам же меня за стол позвал…
Копейщик широко улыбнулся:
– Нет, брат, совсем наоборот! Сквайры и рыцари нам не нужны, а простой парень из Холмогорья – как раз в пору!
Неуклюжим движеньем он смахнул с лавки плащ бродяги вместе со спрятанным кинжалом. Путник вспрыгнул на ноги, и тут же поднялись двое солдат, схватили копья.
– Видишь, какая штука, – сказал старший. – По приказу его светлости Лабелина мы набираем крестьян в ополчение. Защищать, брат, нашу столицу от мерзлых задниц. Восьмерых парней сегодня уже взяли, а нужно десять. И ты, брат, нам по всем статьям подходишь: рожден в Холмогорье, службой не занят, присягой не связан, шатаешься без дела. Принимай поздравления, Джоакин Ив Ханна: отныне ты – боец пехоты его светлости.
Конец октября 1774г. от Сошествия
Окрестности Дойла
В октябре 1774 года дороги, ведущие с севера Южного Пути, от Близняшек, на юг, к Лабелину и Землям Короны, заполнились людьми. Война всполошила их, согнала с насиженных мест и бросила в странствие. Многие вольные крестьяне, имевшие клочок земли да какое-никакое хозяйство, предпочли остаться, несмотря на войну. Жили при лордах-путевцах – глядишь, и под северянами выживем. А идти – куда? Можно подумать, нас где-то ждут с хлебом-солью… Но немало нашлось и тех, кто рассудил иначе. Жизнь и так – одна беспросветная пашня, а тут еще война. Путевцы, северяне… потом, глядишь, еще искры явятся. А кто бы с кем ни бился, страдать все равно нашему брату – крестьянину. Коли не убьют и не ограбят, то заберут в войско. Ну ее во тьму, такую жизнь! И люди пускались в странствие, надеясь найти места, не тронутые войною.
На свою беду, нищие крестьяне в худых башмаках, отягощенные пожитками, шли куда медленней, чем вымуштрованные, закаленные солдаты северного герцога. Получалось, что беженцы двигались по следам наступающего войска и вместо того, чтобы спастись от войны, приходили как раз туда, где она бушевала с полной силой. Приближаясь к городу Дойлу, беженцы все чаще слышали от местных крестьян:
– Куда вы претесь, баранье стадо? Дойл в осаде, северяне под стенами!
Но беженцы продолжали идти, переговариваясь меж собой:
– Ты был в городе?
– Я-то нет, а вот кум жены – тот бывал… Ох и крепкие стены в том Дойле! Не по зубам мятежнику. Глядишь, обломает клыки да уберется.
Ближе, когда до города оставалось миль двадцать, слухи сделались страшнее:
– Нетопыри взяли Нижний Дойл. Горожане с маркизом заперлись в замке, а кто не успел – достался северянам.
И беженцы думали: не свернуть ли от греха подальше? Но куда тут свернешь: дорога одна, по сторонам – поля, раскисшие от ливней, грязища по колено.
– Как-нибудь обойдется, – говорили себе и брели дальше. – Мы люди нищие… Чего с нас взять? Что можно было – уже те, прошлые лорды взяли…
Но в дне пути от Дойла услыхали они и вовсе жуткое:
– Не ходите туда, братья. Худо там. К северянам примчал сам герцог и велел город сжечь, а всех пленных убить.
– Как – сжечь?.. Как – убить?..
– А вот так. Озлобился, что город долго стоял против осады. Не ходите, братья: одно пепелище найдете да воронов на трупах.
Беженцы садились на обочине и принимались крепко думать. Но сколько ни размышляли, выходило одно: идти все равно надо. От Дойла дорога раздваивается. Мятежник, видать, ушел на юг, к Лабелину, а мы пойдем на запад, к Дымной Дали. Там, дадут боги, устроимся как-то. Может, прислуживать наймемся, или на корабли матросами, или батраками станем. На Дымной Дали, говорят, нет войны – хорошо там… Но Дойл все равно придется пройти. Иначе никак.
И, скрепя сердце, люди брели по дороге, каждый час ожидая увидеть дымки над руинами города и стаи стервятников в небе. Но вместо этого их глазам представало совсем иное, поразительное зрелище.
Сперва над горизонтом восставал замок, серым клыком впившийся в небо. То был Верхний Дойл – не тронутый смертью, вполне целый. А потом беженцы выходили на странное поле. Все вокруг, насколько хватало глаз, заполнено было шатрами, флагами, блеском доспехов, конским ржанием, звоном молотов, разноголосицей команд…
– Святые Праматери!.. Прямо в лагерь нетопырей вперлись!..
Однако первый испуг быстро проходил, уступая место удивлению. Да, многие на поле, действительно, были солдатами Ориджина, но кроме них здесь вертелась огромная масса мирного люда. Лавочники, развернув лотки, торговали пивом, лепешками и копчеными куриными крыльями; надрываясь, голосили менестрели; плясали скоморохи; гадалки сулили всякому добрую судьбу (за пол-агатки, конечно); а среди всей этой пестрой круговерти слонялись вперемешку северные пехотинцы и безоружные люди в одеждах мещан.
– Вы кто будете, братья?.. – осторожно спрашивали их беженцы и получали поразительный ответ:
– Из Дойла мы.
– Вас же нетопыри перебили!
– Как видишь, нет.
– И город не сожгли?
– Вон он, город. Слава Праматерям, целый.
– А здесь… вот это все… что такое творится? Никак, ярмарка?
– Турнир. Северяне будут резать друг друга. Мы пришли посмотреть.
– Турнир?.. Что, правда? Рыцарский турнир?!
Беженцы шли дальше, вглубь поля, и видели уже и ристалище, и трибуны, и флаги рыцарей-участников – а все не могли поверить. Всякого они наслышались о герцоге-мятежнике: и страшного, и мерзкого, и хорошего, и чудесного, но такого не ждали даже от него. Устроить праздник в самый разгар войны!.. Обезумел он, что ли?!
– Чего пялитесь? – спрашивали их солдаты-северяне. – Пришли смотреть – ступайте вон туда, бои в полдень начнутся. А хотите жрать – в очередь к тем шатрам.
Есть, конечно, хотелось. Очередь к кухне имела внушительную длину, и тому было объяснение: северяне кормили бесплатно! Всякий, кто пожелает, мог получить миску каши с кусочками сала и кружку вполне пристойного эля. Утолив первый голод, беженцы снова занимали очередь. Наесться бы впрок – кто знает, когда еще доведется поесть горячего. Иные даже выворачивали наизнанку куртки, надвигали шапки на глаза, чтобы не быть узнанными, и становились в третий раз…
